Сборник Рассказов
| © Владимир Сибирцев - http:\\www.vs1969r.narod.ru - vs1969r@mail.ru |
|
* * * ИЗБРАННОЕ * * *
Сборник Рассказов |
|
МАЛЕНЬКАЯ СОБАЧКА И ДР.
ч.I. O горькой обиде маленькой собачки
В одном большом-пребольшом городе жила маленькая-премаленькая собачка. И такая она была маленькая, что никто не принимал её всерьёз: прохожие пинали ногами; вороны норовили ущипнуть за хвост; коты, проходя мимо, грозно урчали и ерошились, сверкая глазами. Лишь сердобольные старушки иногда подкидывали кусочки. Но и те воровали нахальные мыши, когда собачке случалось замечтаться. А случалось с ней это нередко...
Особенно она любила предаваться мечтам о своём будущем. Как-то от своей покойной хозяйки услышала собачка удивительную сказку про гадкого утёнка. Сказка эта глубоко запала ей в душу, и когда вдруг выныривала оттуда, наша героиня представляла, как вырастет большой, красивой, заведёт много щенят и выйдет замуж за солидного доберман-пинчера, который будет приходить по вечерам с большой авоськой в зубах, а по выходным - гулять с ней. И все бывшие недруги будут с уважением расступаться перед их четой...
Но в самый волнующий момент этих мечтаний, как всегда, появлялся кот Василий, прогонял мышей и долго порицал бедную собачку за легкомыслие и неосмотрительность. Когда же та вся в слезах от обиды и разочарования убегала, он подвигал к себе лапой миску и, продолжая недовольно ворчать, доедал остатки.
И вот однажды, в очередной раз до глубины души оскорблённая в лучших своих порывах, собачка забралась в старую заводскую трубу и завыла. Вой этот, поднявшись к невообразимо далеко видневшемуся кусочку ночного звёздного неба, унёс её горе. И с тех пор собачка стала часто приходить сюда - облегчить душу... не зная, что от воя её, стократно усиленного, не спал в те ночи весь город... пока кот Василий, случайно уснувший на дереве (после того как, по привычке, доел остатки из собачкиной миски), не рухнул со страха на землю, сломав себе при том все четыре лапы.
- Что случилось? - спросила поутру маленькая собачка, увидев его в таком бедственном положении.
- Вот как всегда, - упрекнул её кот Василий, с трудом поднимая для ответа голову, - который месяц неведомое злое чудище держит весь наш город по ночам в страхе, а ты ничего не знаешь...
И когда поняла после его рассказа наша маленькая собачка, что сим неведомым злым чудищем была она сама, то раскаялась, перестала выть в трубу по ночам и всё своё свободное время стала ухаживать за котом Василием, перед которым чувствовала особую свою вину. И хотя кот Василий, растолстевший ещё больше от таких забот, продолжал, по-прежнему, ворчать на собачку, ворон, мышей и весь окружающий его мир в целом и в частностях, наша героиня знала, что нужна ему и от того ходила по двору гордая и счастливая. А когда солидный доберман-пинчер - предмет её прежних мечтаний, проходя мимо, попытался заглянуть в миску к коту Василию, она, не раздумывая, бросилась на защиту своего подопечного.
Удивлённый столь неожиданным нападением пёс недовольно поморщил нос и с пренебрежительной миной на морде прошествовал своей дорогой. Собачка же была на гребне счастья и, хотя кот Василий (дремавший в тот момент после обильного обеда) даже не заметил её мужественного поступка, чувствовала себя героиней, спасшей друга от голодной смерти.
Когда же Василий, наконец, выздоровел, собачка нашла себе и ему других питомцев. Все они сдружились. И никто уже не пытался относиться к ним с пренебрежением...
Одни вороны, глядя с верхушек деревьев на сию весьма странную, с их точки зрения, компанию, бывало ещё любили посудачить, особенно, когда поблизости оказывалась какая-нибудь залётная, не знающая всей этой истории товарка:
"Не любят они, коты-то, собак ни больших, ни маленьких; да впрочем, и друг дружку тоже не сильно жалуют; норовя, если уж не силой взять, то всенепременно подстроить какое-нибудь коварство...
Вот к примеру, недавно загнала двух таких здоровенная овчарка на дерево и ходит снизу, чуть не землю от злобы роя. Так чтоб вы думали? Вместо того чтобы радоваться сколь счастливо большой опасности избегли, один из сих усатых разбойников (тот, что повыше успел забраться) вознамерился товарища своего - за какие-то прошлые, видать, обиды, или просто, от такого уж подлого своего характера - со спасительного древа спихнуть и через то лютой смерти подвергнуть...
Только эта (и они кивали в сторону собачки) самих котов хитростью превзошла. И ведь, ни прохожих в темноте за ноги не хватала, никому ни на кого не жаловалась... а только каждую полночь в бывшую заводскую трубу забиралась и выла так, что весь город вздрагивал...
Даже бультерьер Забияка, что однажды в зоопарке нашем сожрал удава, приняв его (когда тот спал) за кусок колбасы, после чего недели две лежал бездыханно, глаза закатив и раздувшись до таких размеров, что напоминал, скорее, белого медведя, а затем, очухавшись, так в клетке жить и остался, в качестве местной достопримечательности...
А как кот Василий от того собачьего безобразия покалечился, так она сразу выть перестала и давай его обхаживать, пока он от своей беспомощности не оправился... С тех пор и ходит с ним... Да ещё других приваживает... А что город для изучения того ночного феномена уже целый институт создал, два турагенства основал, гостиницу перестроил - то ей, эгоистке безродной, без разницы...".
Две бабуси на заднем сидении сидят, разговаривают:
- И куда только мир катится? Озверение уже не токмо людей, но саму природу постигать начинает. Намедни, вон, внучка ко мне в одном сапоге с городу приехала. На нашем вокзале, оказывается, собаки с сонных пассажиров обувь стаскивают, а потом выкуп колбасой требуют. А у моей, сердечной, только бычки в томате. Так они, злыдни, бычков вместе с банкой сожрали, а голенищем от ейного сапога и закусили.
- Это что. Я третьего дня суп варить взялась. Так чтоб ты думала? Мыши от запаха его до того одурели, что прям все в кастрюлю и попрыгали, да там и варились. Я уж выбросить тот суп хотела, а тут, как раз, Ванька с лесу пришел, да разом всё и съел.
- А на прошлой неделе? Выхожу я из дому и вижу: лиса за последними нашими курями гоняется. Кури-то от ей на дерево - они уж давно от жизни такой летать научились - а лиса, зубы оскалив, ходом ко мне... да хорошо кот Васька ей раньше попался. С ним и убёгла.
- Так чего далеко ходить? Я как сегодня в Ратьково ехала, так смотрим: ворона поперёк дороги, подбоченясь, стоит, и автобус вперёд не пускает... Ладно ещё народ у нас привычный ко всему, решительный: разом все повыскочили, вороне той накостыляли, в канаву башкой запихали - и каркнуть не успела, - да дальше и поехали...
Рыбаки, что ко мне поближе, про то же:
- Ты б, Петька, прежде чем советы давать, если не на себе, то хотя бы на собаке своей их пробовал. Я в прошлые выходные сюда же с ночевкой поехал, ну, как ты говорил, от мошки подсолнечным маслом и намазался. Кусаться она, и правда, перестала, да только с того, что на мне таким толстым слоем налипла - змее не прокусить... В таком виде и уснул.
Проснулся... темно, ничего не видно - костёр уж догорел, еле угли мерцают - только чувствую, кто-то на меня здоровую мохнатую лапу поставил и языком, словно тёркой, лижет... да не просто, абы как, а тщательно так, со смаком... "И чего только, - думаю, - не привидится", - повернулся на другой бок, да и снова заснул... А как утром окончательно глаза протёр, смотрю: на лице не то что масла, а и бриться не надо...
"И я, помню, заночевал как-то в лесу, палатку поставил... а ночью слышу: у костра шебуршит кто-то. Стрельнул для острастки: вроде всё затихло, - а потом опять... И что, думаю, за зверь наглый пошел? До утра стрелял. Все патроны извёл... А как рассвело, смотрю: мужик какой-то вокруг поляны бегает.
- Ты чё? - говорю.
- Да вот, чтоб не попало... Заблудился я, вижу: костерок, - обрадовался, вышел, присел - погреться; как вдруг откуда-то как жахнет, и котелок рядом со мной продырявило... Я - бежать. Только, куда? В лесу холодно, темно - далеко не уйдёшь. Помаялся я, помаялся, да снова к огоньку и вышел. Только пристроился - опять стреляют. Так всю ночь и бегаю...", - пытается встрясть в разговор недавно зашедший охотник с трёхстволкой и большим рюкзаком.
"Это ладно... - машет рукой его приятель. Я как-то тоже на манер того мужика к чужому костру в сумерках уже вышел. Смотрю: там пятеро стоймя к стволам деревьев привязаны, а шестой в огонь, что аккурат под ними горит, дрова подкладывает... Ну, думаю, всё: либо в рассудке повредился, либо на сборище людоедское попал. А тот - шестой - оборачивается, да приветливо так мне машет. Чего делать? Пришлось подойти. Прикидываю, на худой конец, может тоже за людоеда сойду? А он:
- Извиняй, мужик, сами приплутали. Палатки там и прочего чего нет, земля, сам видишь - мократень одна, а спать ужасть как хочется. Вот мы таким манером и устроились. Хочешь, и тебя привяжу? Верёвка ещё осталась.
- Нет уж, - отвечаю, - лучше я вас.
А людоед этот вроде как даже и обрадовался:
- Ну, мужик, спасибо... Только ты покрепче привязывай.
- Это всенепременно... Слушай, а чего вон у того - второго слева - кляп в рот вставлен?
- Да храпит больно громко... А ты то ж не стесняйся: как разморит, так буди кого ни то, а сам на его место...
Ну, я и ему поскорей кляп всунул, до света у костра перемогся - и ходу. А то, кто их знает: может, они только с вечера сытые, а к утру аппетит-то и проснётся".
Но их никто не слушает, благо рыбаки добрались до своей излюбленной темы: что на что ловится.
- Не-е... ерунда это всё, - подытоживает наконец один из них. - Вот, к моему соседу как-то знакомый из городу приехал. Ну, и упросил тот меня энтого знакомого на рыбалку с собой взять. Забрались мы на дальнее озеро - к нему я только один дорогу и знаю - ловили-ловили, чего только не перепробовали - не берёт, стерва, хоть ты сдохни.
"Ладно, - говорю, - утро вечера мудренее. Будем ужин готовить". Ну, знакомый тот из мешка свово всё какие-то пакетики, да брикетики достаёт, а я - картошку с салом... Посмотрел он, посмотрел, да ко мне и пристроился. А после спрашивает, что, мол, ему со своим-то добром делать. "Да брось ты его, - говорю, - от греха, в озеро это поганое"...
Утром же мы как встали, да удочки размотали, смотрим: рыбы возле берега плавает немерянно, и вся кверху брюхом... С тех пор мне как рыба нужна, я и сетки не беру - только сачок побольше, да один из брикетиков. Их мне городской тот знакомый много оставил, да в следующий раз обещал ещё привезти...
"А я на рыбалку с баяном хожу, - снова встревает в разговор охотник. - В Городке нашем Дома Культуры директор раньше замечательно на нём играл, а как уезжал - мне оставил... Прихожу я, значит, на берег речки, сажусь и тоже играю. Рыба-то у нас ещё прежним директором к музыке приучена. Глядишь, какая заслушается, подплывёт поближе, да голову из воды и высунет, чтоб лучше слышать, значит. Тут уж не зевай: бей, чем ни есть по той башке, да вытаскивай. Только одна сложность: играть при том нельзя прекращать"...
"Подумаешь, - опять пренебрежительно машет рукой его приятель. - Вот у меня друг - тот на зимний лов с контрабасом ходит... Верней, футляром от него. Потому как, говорит, в него и рыба достойная входит (такая, что и мордой в лунку спервоначалу непролазит; а меньше, так и ловить не стоит), и самому можно от ветра или там снега укрыться, если занепогодит. А в позапрошлом феврале, когда их льдину от основного массива оторвало, да в открытую Ладогу понесло, так Арсений (тот, что друг мой), и вовсе, контрабас свой - в смысле, футляр - разложил, забрался в него вместе со всеми вещами своими, да ещё одним приятелем, и обратно преспокойно переплыл. А потом и остальных долго ещё перевозил: не за так, конечно - за улов (так что, опять же, вместить всю эту рыбу только контрабас его и смог).
А кто мало наловил, тех Арсений не брал. Один из таких даже машину, а потом и жену ему предлагал. Так Арсений ему в ответ:
- Нет уж, кто на Ладоге весной не способен настоящей рыбы наловить - тех надо изничтожать, как класс. Машина у тебя, наверняка, старая: на новых никто сюда не ездит, а если и ездит, так таких, тем более, убивать надо. От жены же и своей не знаю куда деваться. На кой мне вторая?
Тут мужик тот, даром что безрыбный, а может с полного уж отчаяния, быстро сообразил и кричит:
- Так, давай, я твою уведу!
Подумал Арсений:
- А-и, чёрт с тобой, изменю уж раз своим принципам, перевезу... - и с тех пор зажил, и вовсе уж, в своё удовольствие.
На рыбалку теперь ещё и с примусом ходит. И как что попадётся: сразу на сковородку, которая уже на огне и с маслом стоит, кидает. Бывают, правда, говорит, которые обратно на лёд соскакивают и в лунку юркнуть пытаются. Так он тех той же сковородкой и глушит. Иногда, конечно, лёд от того проламывается, и всех опять в открытую воду унести норовит. Ну так, а контрабас на что? И опять же всё меньше плохих рыбаков на Ладоге остаётся".
Рыбаки возмущенные, наконец, обратили на рассказчиков непрошеных дружно взоры...
Но тут задняя дверь в автобусе начала отваливаться, и все переключились на её удержание (потому как холодно так-то, да и водитель громко объявил, что ежели, мол, эти ..., по недоразумнию называемые пассажирами, ему дверь потеряют, то он их дальше ни в жисть не повезёт, даже если и самому тут, с ними вместе, сдохнуть придётся). Естественно, народ и здесь стал вспоминать всякие подходящие к случаю истории.
- Ехали мы как-то в Сибирь, зимой, в общем вагоне. Так тоже половины стекол не было... Но не мерзли, однако, потому как сплочённо народ стоял, плечом к плечу (за исключением тех, кто сидел на первых и вторых полках... а отдельные - на третьих -так даже лежали... впрочем, потому лишь, что сидеть там было невозможно - слишком к потолку близко)... Вот только до туалета добраться никакой не было возможности: как встал, так и стоишь - кто сутки, кто трое, а кто и больше, пока до места не доедешь... а там через это самое окно выбитое и вылазь... Впрочем, оно тоже по-своему и к лучшему... потому как кто до туалета того добирался (близко, к примеру, стоял или через крышу) - так там и пропадал... поскольку, как после выяснилось, в нём пола не было.
- А мы, помню, шпиёна немецкого, только что изловленного, на самолёте из Мурманска в Москву везли... Так он тоже до того добрыкался, что пол в салоне проломил; обругал, напоследок, страну нашу, в целом, и воздушные её силы, в частности, за то что на такой технике летают; да вниз и провалился... Ушёл, одним словом, от разбирательства справедливого и возмездия.
Так, за разговорами, незаметно автобус до конечной своей остановки, что возле станции железнодорожной, и доехал. И все, толкаясь, спешат из него выходить.
ЖИЗНЬ МЕДВЕЖЬЯ
Жил в одном из псковских перелесков (лесов-то настоящих там давно не осталось) медведь - обычный, в общем-то... да только больно уж по младости лет любопытный и поозорничать любитель. То баб повадился на болоте пугать: как выйдет, те - врассыпную; а он им ещё вслед, паразит, как заревёт, а бывало, и пнём запустит. После же так и вовсе разошёлся: аккурат, к вечернему автобусу в деревню стал приходить: ожидающим плюх навыдаёт (по троим зараз) и не спеша, довольный обратно к себе в лес. Но и того, под конец, ему показалось мало: до того, понимаешь, обнаглел, что прямо в автобус полез. Ну, водитель с перепугу на газ и надавил, да так, что ни его, ни медведя с тех пор в тех краях больше и не видели.
Автобус, правда, в конце-концов всё же остановился (потому как бензин кончился). Вылез оттуда наш медведь, поревел, башкой потряс, огляделся: места вокруг незнакомые; однако, делать нечего, жить как-то дальше надо. Обустроился и тут... Да только, следующей осенью новый с ним казус приключился. То бишь, и не казус вовсе, а туристы в те края незнамо откуда забрели. Поставили палатку возле деревни у реки. Ну к ним медведь ночью по любопытству своему злосчастному и заявился, стал принюхиваться... А баба ихняя тут-то и проснись, и завизжи... да так, что во всей округе, километров на пять, собаки взлаили; а медведь наш с перепугу по палатке пронёсся и дальше ходу. Только по пути его, бедолагу, угораздило ещё в темноте на мужика пьяного наступить (что, до дому не дойдя, на дороге как упал, так и уснул). Тот своего мату добавил... отчего медведь, и вовсе, ошалел, - что твой паровоз, пыхтит, не разбирая уже: река - не река, деревня - не деревня, заборы - не заборы. И такое началось... собаки уже не лают - воют, скотина мычит, петухи голосят, мужики спросонья ничего не понимают - только ругаются... В общем, лет 10 ещё год тот вспоминая народ в сих краях вздрагивал.
А медведь, как очухался, смотрит: опять незнамо куда его занесло. Перезимовал кое-как, идёт по грязной раскисшей весенней дороге - голодный, сил нет, лапы вязнут, разъезжаются. Только и остаётся, что реветь на всю округу да самому себя уговаривать: "Ну, дорога же, дорога. Чай, не лес густой. Не пропаду. А коли повезёт, то и тракторист какой приличный попадётся: если сожрать не удастся, так хоть подвезёт"... И точно, на трактор в грязи застрявший набрёл. А рядом мужик сидит, голову понуря. Увидел медведя, встрепенулся:
- Михал Потапыч. Вот встреча кстати. Ты мне помоги агрегат мой вытащить, а уж и я в долгу не останусь.
Помог ему медведь. Отчего не помочь, коли добром просят? И поехали они: трактор рычит, медведь на радостях тоже, да и мужик от них не отстаёт - песни орёт.
Так до деревни и доехали. А там... народ, спервоначалу, на чудо такое из изб повылазил... да вскоре обратно расползся (потому как ко всяким непотребствам давно уже жизнью приученный). Трактористкая же жонка - та и вовсе:
- Заходите, - говорит, - Михал Потапыч. Я, пока супруга свово ждала, уж и баньку истопила, и на стол накрыла. А без вас ещё не скоро бы его увидела.
Ну, медведь, опять себя долго упрашивать не заставил. И попарился с мужиком, и водочки с блинами принял - всё честь по чести. А утром ещё брёвна помог разгрузить, дров наколоть, воды принести, быка к порядку призвать. В общем, до того хозяев к себе расположил, что те и говорят:
- Оставайся у нас совсем.
Медведь и остался. После, своё хозяйство завёл (благо, домов в деревне пустых хватало), а спустя ещё года два, и вовсе, головой волостным решением всеобщим был выбран: потому как, и вообще, существо разумное с новым взглядом на вещи для остальных давно уж привычные, но от того не менее важные; и природу окружающую лучшего любого иного знает (а деревня - это вам не город какой, тут от природы не отгородишься, тут, хошь - не хошь, с ней в ладу и взаимопонимании жить надо); и от бобра народ избавил.
Бобр сей тоже незнамо как в тех краях объявился (своих-то российских у нас давно извели; а этот, не иначе, как из Канады засланный), речку-красавицу, что текла себе среди лугов, запрудил... И образовалось на том месте километров на шесть вокруг море гнилое разливанное. Посреди него хатка бобровая - что твой курган великокняжеский возвышается. На вершине оной сам хозяин сидит, скалится (а зубы у бобров - что стаместки - смотреть страшно, не то что на себе испробовать), а как ночь по-темнее море своё зуботворное переплывает и непотребства всякие по округе творит (ну вроде как медведь наш по-молодости - только зубами ещё страшнее скрежещет и вечно всё подгрызть норовит)... Но после того как Михаил Потапыч по душам с ним поговорил, так диверсант сей сильно поскучнел... а вскоре, и вовсе, в иные края убрался.
Так к чему я это всё рассказал-то? А к тому, что история сия лишний раз показывает недоработанность теории Дарвина в том плане, что люди, мол, произошли исключительно от обезьян. Некоторые (особенно, в Африке), возможно, и от них. Другие - от волков, бобров, шакалов, змей, ёжиков, наконец... Большинство же приличных людей в России - несомненно, от медведей... Жаль, что автор себя к таковым причислить не может (потому как по духу к котам камышовым ближе).
Сладкая парочка
Жили на Базе отдыха посреди глухого леса старый облезлый пёс и не менее старая и от того считавшая себя очень мудрой кошка... И всё-то она пса поучала. Особливо долгими зимами, когда кроме них на Базе один только сторож и оставался... да ещё мыши или синичек стайка изредка наведывались... А в последнюю зиму уехал куда-то даже сторож. И кошка со своими поучениями совсем пса достала, так что он не знал уже куда от неё и деваться.
А потом, как-то утром вылезает из-под крыльца (куда и забрался-то накануне, чтобы хоть на какое-то время укрыться от несносной этой кошки... в очередной раз пожелав, напоследок, чтоб она сдохла) и видит - лежит мучительница его на тропинке... вся из себя тихая такая, спокойная, благочинная... ну просто, чудо какое-то... И до того умилился пёс картине этой и тишине столь долгожданной вокруг, что даже ямку для ворчуньи сей выкопал.
А через пару недель почуствовал вдруг, что скучает без ежедневных перебранок с занудой этой, с которой как-никак рос вместе аж с самого детства (коее под старость отчего-то стало видеться ему ярче и ближе, чем к примеру лето прошедшее). Да и мысли кое-какие философские в тишине зимней, вселенской, царящей вокруг за это время у него уже накопились. А с кем ими поделиться (хоть, понятное дело, снова всё опровергнут и дураком старым назовут)? Не с мышами же.
В общем, выкопал он кошку обратно, поговорил с ней... И как-то легче стало на душе (об отсутствии которой у себя пёс как-то и запамятовал - за что кошка, будь она жива, в очередной раз непременно бы его укорила)... Дальше - больше... Стал пёс кошку с собой таскать и (когда надоедало её молчаливое со всем согласие) даже сам себе за неё отвечать.
... А когда приехали весной на Базу опять люди... то так и нашли пса и кошку замёрзших вместе - словно пытаясь согреть друг друга последними остатками своего тепла... На что сторож (достаточно хорошо знавший об особенностях взаимоотношений этой парочки и начитанный, как и большинство сторожей) только покачал головой... А директор Базы, пробегая мимо (поскольку, как и большинство директоров, вечно спешил... а куда - то людям простым, не достигшим ещё директорских вершин, понять невозможно), споткнувшись, возопил: "И долго ещё падаль эта здесь валяться будет!?".
Стояла глубокая осень. В десятом часу ночи Люба возвращалась домой. Фонари на улице, где она жила, водружены были на новые столбы лет пять назад... после чего, просияв непрерывно месяца четыре, погасли, видимо, уже навсегда. В разрывах угрюмых, исчёрна-чёрных, вечно несущихся незнамо куда туч еле проглядывала щербатая луна болезненно-красного цвета. Свет в окнах домов был тускл и тоскливо-злобен. Под ногами злорадно чавкали перемешанные пополам с грязью лужи. В руках болтались сумки - каждая с полпуда весом. Однако, на душе у Любы, как всегда, было светло, легко и сухо. В груди, в такт с сумками, бултыхалось предчувствие чего-то удивительного, необычайного, радостного, что вот-вот должно было с нею случиться. И точно...
Тьма словно бы выдавила из себя грузную фигуру, которая, качнувшись, вцепилась Любе сначала в один рукав, затем в другой и, сверля её гипнотическим взглядом немигающих, неестественно больших, будто бы горящих во мраке глаз, стала трясти с выражением крайнего отчаяния на лице, яростно жестикулируя и непрерывно, взахлёб, повторяя какую-то тарабарщину.
- Бедный... Замёрз, проголодался, один, в темноте... Тут, хочешь - не хочешь, с ума сойдёшь...
В животе у Любы что-то оборвалось - толи от сочувствия, толи от всё усиливающейся тряски. Зубы уже начали выбивать дробь... Но тут окружающий мрак стал чуть реже. Это отворилась дверь ближайшего подъезда. Оттуда вышло трое молодых людей. Увидев происходящее, полные ещё не растраченной после ужина энергии они с гиканьем бросились Любе на помощь. В тот же миг незнакомец, отпустив свою жертву, с неожиданной для такого большого тяжелого тела быстротой бросился бежать...
- Стой! Держите!! Мой монстр!!!
От вопля Любы грузный незнакомец, пытаясь зажать уши, споткнулся и упал, а догоняющие его молодые люди, наоборот, резко ускорились...
- Это что же он, гад, с вами сделать хотел?
- В милицию его!
- Да что там, и сами проучим, чтоб до конца жизни икалось...
Закрутив руки за спину, "монстра" подтащили обратно к Любе. Предчувствуя, видимо, что его ожидает, тот сопротивлялся, как бешенный. Но молодые люди (подрабатывавшие в свободное время контролерами на транспорте) и не таких обламывали.
- Только и знают, что кулаками махать. Ему помочь надо...
- Ага, кирпичом по голове...
- Самого бы тебя - по голове! - не на шутку рассердилась Люба. - Ведите его. Да не пугайте сильно - он, вон, и так у вас уже весь дрожит... Да куда, куда повели-то? Ко мне домой...
- Так он же того... маньяк, не иначе, - несколько растерянно проговорил тот, кто советовал стукнуть "монстра" кирпичом по голове.
- Сам ты - маньяк. Веди, говорю! Мужчина бывает кусачий только от жизни собачей, - вновь не замедлила отпарировать Люба, несколько переиначив известную фразу насчет собак.
- Ну ладно...
- Поняли теперь, лохи, как с бабами надо знакомиться? - спросил всё тот же, видать, самый разговорчивый из молодых людей, когда они снова вышли на улицу... Сотоварищи его молча угрюмо кивнули...
А "гость" Любин в это время, вжавшись спиной в закрытую за ним дверь, затравленно озирался, по-прежнему, не в силах выдавить из себя ни слова... Ибо спереди, из глубины прихожей к нему осторожно подбирались дети. И глаза их сияли, право же, почище, чем у любого монстра...
- Вы, оболтусы, только совсем дядю-то не разорвите, пока я ужин готовлю, - весело прикрикнула на них Люба и убежала на кухню.
Через полчаса дети туда же притащили и "монстра", вид у которого стал уже совсем жалким. Он всё ещё пытался что-то сказать. Но стоило ему открыть рот, как туда сердобольной хозяйкой или её не менее сердобольными чадами неизменно что-то засовывалось. "Монстр" давился, пытаясь прожевать очередной кусок; и с каждым разом попытки его объясниться делались всё слабее.
Так продолжалось почти всю ночь (не часто Любиной семье выпадал подобный праздник)... А к утру закормленный и задёрганный со всех сторон монстр сдох... Люба была безутешна.
Каждый год в этот день приходила она на могилку "своего дорогого монстра", сажала цветы (которые никогда не вырастали, ибо дело было, как уже говорилось в начале рассказа, глубокой осенью) и долго сидела, глядя на свежевскопанную землю и утирая платочком слёзы.
Обыкновенная история
Жили-были в одном маленьком деревянном домике на краю большого города Ученик, Учитель и Дочь его (ухаживавшая за обоими, потому как витали они вечно в высших сферах, и некогда им было думать о плотском). И были первые двое из сей троицы почитаемы в узких кругах истинных мыслителей, поскольку Ученик, как никто, умел говорить, а Учитель - слушать.
СЛУЧАЙ НА РЫБАЛКЕ
И пришло к ним как-то письмо, в котором некая молодая особа очень живо и взволнованно писала о жизни вообще и своей, в частности. Прочитав оное, Ученик по примеру Учителя тоже надолго замолчал, задумался... и написал, наконец, Книгу, в коей показывалось, как с трудами и усилиями великими, но несут свет Знания отдельно взятые духовно могучие людские единицы сквозь окружающие их вековечные Тьму и Невежество в Будущее, где, рано или поздно, слившись воедино, непременно и воссияет оный Свет... и прекрасна тогда станет исполненная Смысла жизнь человеческая.
Прочитавшие эту Книгу, все как один, истинные мыслители согласились, что это лучшее творение Ученика, и стали почитать их с Учителем ещё больше... Но потом, как-то ночью проснулся сей Ученик, вышел вновь задумчивый на улицу, где тьму озаряли далёкие звёзды... и за несколько суток (став притом сам окончательно похож на высохшую мумию или привидение, ибо совсем перестал думать о плотском) написал ещё одну Книгу - о тщете всего сущего... И не все, даже среди истинных мыслителей, поняли его. Но среди тех, кто понял, стал тот, кто написал сей труд, почти что кумиром...
А потом, случайно, встретил наш Ученик ту не очень уже и молодую особу, с письма которой всё и началось, и которой посвятил он две своих последних Книги... поговорил с ней часок (дольше ей было некогда - дела, знаете ли, житейские - да в общем-то и не о чём; ибо давно уже перестала особа сия думать о жизни вообще, а всё больше о частностях... и мыслительные способности от того у неё также перешли в иное качество)... и к вечеру того же дня, зайдя в сарай, что за домом, тихо повесился.
Узнав о том, все решили, что от несчастной любви... Учитель же, покачав головой и даже разлепив ради такого дела свои вечно сжатые губы, произнёс:
- Нет... Просто он наконец понял!..
И впервые в жизни возразила ему дочь (оторвавшись для того аж от починки забора):
- Ничего-то он не понял... Как прожил всю жизнь, навроде тебя, дураком, так и помер.
Пришёл на берег реки мужик с удочкой... сидит, ждёт: может, попадётся что. А рядом его собака бегает. Увидела: змея на солнышке валяется... Непорядок. Схватила её и в воду.
А мужик... тот совсем задумался: ничего не видит... пока не клюнуло так, что чуть удочку у него из рук не вырвало. Встрепенулся рыбак, вытащил... А там на конце змея давешняя болтается.
- Чаво это? - удивился мужик.
- Гадюка. Не видишь, что ли? - рассердилась змея и хвать его за руку.
- Чаво ты? - удивился мужик ещё больше.
- Да змея я, змея, ужасть как ядовитая! - вконец обозлилась гадюка и хвать его за другую руку.
Тут подбежала собака, ухватила гадину за хвост и кинула обратно в воду.
- Чаво это было то? - спросил мужик в третий раз.
- Так змея же, - объяснила привычно непонятливому собака.
- Да ну?.. И чаво ж теперь делать-то? - совсем растерялся мужик.
- А я откуда знаю? - махнула хвостом собака. - Посиди ещё: может, сдохнешь, а может, само пройдёт.
- И то дело, - согласился мужик и снова задумался над удочкой.
ПО ИНСТРУКЦИИ
В метро часто объявляют, что, мол, если карточка в турникете застрянет, то чтоб пострадавший ни в коем случае никуда не отходил, а, стоя рядом, голосом оповещал о приключившемся с ним несчастье заинтересованных в оном лиц. А тут как раз с девушкой такое и случилось.
Стоит она, несчастная - растерялась, да на счастье рядом бабуся оказалась, коия, в своё время, в университете ещё историю Партии преподавала, а потому по инструкции действовать приучена. Встала она рядом, да как завопит не своим голосом:
- Караул! На помощь!!
Ну народ у нас тоже за последнее время со всякими неожиданностями пообвыкся - бомбами там, террористами разными, и просто, отдельными неполадками, что похуже стихийного бедствия бывают. В общем, и пассажиры, и персонал по первому же сигналу в организованном порядке станцию ту покинули, движение в метро перекрыли, а всё вокруг ОМОН оцепил. Закончив операцию по локализации возникшего беспорядка, спецназовцы приступили к его устранению. А именно, осторожно, с оружием наизготовку стали проникать внутрь здания, где продолжала надрываться старушка.
Оценив обстановку, капитан приказал:
- Обезвредить!
ОМОНовцы бросились на старушку. Та закричала ещё громче.
- Да не её, придурки, - схватился за голову капитан, - агрегат этот проклятый.
Три часа всем взводом турникет били - и дубинками, и прикладами, и просто ногами. Два раза отдыхать пришлось. А он - хоть бы что, сволочь железная.
- Да-а, - вздохнул командир, утирая пот со лба. - Тут, видать, действительно, специалист нужен. А ты, бабка, пока суд, да дело, стой рядом, народ оповещай об опасности.
Ещё часа через два пришёл мастер. Покопался в агрегате, да только палец защемил, плюнул и тоже ушёл.
А бабке, тем временем, надоело стоять и в одиночку окрестности оглашать. Крикнула она в последний раз:
- Ах, ты... Антанту били, фашистскую заразу, и тебя, триглодит, туда же, - и как стукнет кулачком по многострадальному турникету...
Тот прошептал, напоследок что-то, да и развалился.
- Сам такой, - не замедлила с ответом старушка. - Будешь знать, как народное добро пожирать. - Нагнулась, подобрала среди обломков карточку и пошла довольная домой (движение-то в метро нужно было теперь дня три восстанавливать).
Последний год 20 века. Наш поезд остановился на четверть часа на станции Кемь Северной железной дороги. Находился я за последние недели вдосталь, а потому, просто сижу и смотрю из окна вагона. Там, снаружи, небольшая группа туристов увлечённо поедает (одной на всех аллюминиевой столовой ложкой) банку сгущёнки... Но недолго длилось их счастье. Бдительный местный милиционер неспеша подходит и экспроприирует оную банку.
Интересно, сделал это он на том основании, что на территории Карелии сгущёнка является контрабандой, или просто, от обиды, что когда вся Кемь (а если поглядеть шире, то и вся страна) "стоит раком", эти, понимаешь, у всех на виду, в особо циничной форме... В общем, не положено...
Потом, сей страж порядка остановил бабусю. А когда та, раскрыв кошелку, показала, что там ничего нет, отправил обратно: мол, когда будет для родной милиции хоть пирожок, тогда и проходи, а так - нечего...
Затем, воитель за справедливость направился к скамейке, где возле одного парнишки сидело сразу три бойких местных же барышни, и сказал, похоже, что так тоже не положено: две должны уйти, а уж кто - решайте сами. Возмущённые девушки ушли в полном составе, оставив парнишку угрюмо сидеть в одиночестве...
Умудрённые увиденным, пассажиры и проводники моего поезда, прижимая к груди (а иногда, и роняя в спешке) приобретённую на станции провизию, пробираются вдоль состава короткими перебежками (чтобы всегда можно было успеть юркнуть от бдительного ока правосудия в вагон). Но вот поезд даёт гудок... и мы едем дальше.
В этот год после долгих уговоров со стороны знакомого зав. кафедрой я наконец занялся преподавательской деятельностью (хотя всю жизнь старался этого избегать). Плюс ещё всю зиму и весну практически каждые выходные непременно какую-нибудь компанию "в лес" вывозил... Так что с 8-го по 19-е мая - хотя со мной опять много народа напрашивалось - все 12 дней решил непременно один с рюкзаком пробродить - с самим собой и Природой пообщаться.
И вот, в среду 7 мая сразу после занятий в институте (куда ко мне привалила очередная толпа "хвостовиков" - так что пришлось одновременно объяснять, как делать штук 5 разных лабораторных работ) я заехал домой, поспал пару часов до 1930, перекусил наскоро, рюкзак свой на плечи накинул и поспешил на Ладожский вокзал на поезд до Пестово, отходящий в 2230.
В эту же ночь в 2ч я вышел на станции Хотцы, отойдя немного в сторону поставил палатку... и проспал в ней аж до 830 (такое умиротворение одному наконец в лесу и не на один день, а в походе - впервые с прошлого года - оказаться... и лес к тому же весенний, только-только распустившийся... и погода замечательная... но главное всё же не это - а сознание, что ты в походе один и можешь делать ближайшие 12 дней что хочешь и когда хочешь... это как с попавшими на Север - либо прекращаешь сразу, либо насовсем отказаться не сможешь уже никогда, несмотря на все трудности тебя там ожидающие).
Потом наконец встал, приготовил завтрак, собрался и по насыпи, оставшейся от когда-то проходившей здесь узкоколейки, направился к главной местной достопримечательности со странным названием Рёконь - представляющей собой стоящие в глухом лесу (в км.35 от ближайшего жилья) остатки большого каменного монастыря со "святым камнем" на берегу небольшой речки, где по-преданию 600 лет назад сама собой объявилась главная местная чудодейственная икона.
Заночевал в лесу сбоку от этой же насыпи (поскольку звери - следы которых я уже видел сегодня во множестве - как и люди, если есть дорога, "ноги бить" по зарослям лишний раз не станут... а чтобы на меня - хоть и в палатке - ночью со слепу какой-нибудь медведь или лось наступил, мне как-то не очень хотелось) и набирая воду на ужин в придорожной канаве, умудрился не потревожить даже отдыхавшего там тритона (чуть не сказал: "питона", - вот уж кого действительно не стоит беспокоить).
На следующее утро (9-е уже мая) на завтрак я себе разогрел кашу (1 порция - 4 столовых ложки крупы на 0,5л воды) и чай (с берёзовыми прокипяченными и черносмородиновыми заваренными - дополнительно к собственно чаю - листьями)... И пошел неспеша (гнать-то меня вперёд нынче некому) дальше, любуясь свежей совсем весенней листвой, цветущей черёмухой, калужницей, кислицей, белой и жёлтой ветренницей, мелкими красно-синими цветами примулы и даже рыжими сморчками, растущими вокруг... Пока к обеду не подошел к Рёкони... И только, понимаешь, вознамерился отдохнуть там заслуженно душой и телом (тащить-то на себе всю полную выкладку на 10 дней "одничного плавания" - не так-то легко... ладе когда такая красота вокруг)... как впереди вдруг раздались во множестве истошно-призывные женские визги.
- Вот ведь, - думаю... - и до этого места святого нечисть добралась...
Оказалось хуже - дети... Вернее, подростки в большом количестве в палаточном городке, для которых руководитель лучшего места в нашей стране великой найти не сумел... И те, никем не сдерживаемые, вопили и носились по всей округе, чуть не задами голыми садясь на святой камень. Паломники местные, крестясь, прятались от них в развалинах собора... А вот гадюка не успела - и в полуобморочном состоянии мучима была детьми, даже не помышляя о каком-либо их укушении.
Чтобы хоть как-то восстановить благолепие (царившее в душе моей с позавчерашней ещё ночи - сразу, как вышел из поезда), мне пришлось на обед встать в полукилометре ниже по течению протекавшей здесь речки... а затем сразу двинуться дальше... Где на дороге я встретил ещё 4-х тоже прорывающихся к Рёкони мотоциклистов - жалевших, что не успели задавить встретившегося им на пути зайчонка (то-то весело будет, когда добравшись наконец до цели своего ралли, встретятся они там с уже успевшими оккупировать это место детьми).
А на следующий день ещё впереди себя на дороге увидел я вообще странное даже не знаю, как сказать: то ли столпотворение, то ли народодвижение - а именно, человек 15 с большими рюкзаками... и большинство из них весьма пожилого возраста... Оказалось, это группа из секции ПВД (походов выходного дня) Питерского клуба туристов. Беседуя с ними, я и прошел оставшееся время до 20ч. После чего все мы встали на ночёвку прямо на дороге - где поставив палатки, каждый из ПВД-шников развёл свой костёр, повесил на него личный котелок и стал готовить, соответственно, свой отдельный ужин. После чего большинство (но далеко не все) собралось-таки у самого большого костра и проболтало ещё до 2340. А затем, все дружно пошли спать. И лишь я остался писать дневник... а после ещё читать при свете своего аккумуляторного фонаря житие "старца Амфилохия" (которое дали мне до утра всё те же ПВД-шники)...
А был это такой латыш, который в 1840-х годах 70 лет от роду явился в Тихвинский монастырь - месту святому поклониться. А оттуда по совету одного из монахов в Рёконь отправился - где в то время одни лишь могилы отшельников прежних, да часовенка деревянная с ещё живым пономарём и имели место быть... И до того понравилась глушь здешняя старому "бендеровцу" (воевавшему ещё в 1812 году - только вопрос, с кем), что остался и он там жить (хотя и пытался пономарь прогнать его - ну да куда ему слабодушному против вояки старого). А народ из сёл окрестных (а со временем, и дальних), как прознал про то - записал самого латыша в святые и стал к нему за советом ходить (тем паче, что опыт жизненный у старца к тому времени куда как богатый был - а потому и советы всё дельные)... И развивалась эта история (похожая на недавний фильм "Остров") в подобном ключе лет 10... пока не дошла до местного уездного начальства.
- Энто что ещё за святой такой самозванный у нас выискался, - удивилось то (особливо, естественно, духовное... но и светское то ж), - у которого не то что чина ангельского, а даже и паспорта нету (не говоря уж о лицензии на святость, должным образом удостоверенной)? И хорошо ещё, если это просто дурной бомж латышский (умный-то жил бы, пока дают, и напоказ не выставлялся)... А ежели француз, ещё в 12-м году недобитый... или вовсе агент иезуитско-массонский? В тюрьму его!.. А лучше, вообще, от греха подальше - в Сибирь на каторгу определить...
Только и в тюрьме "бендеровец этот недобитый" не успокоился... а стал (за неимением прочих) сокамерников наставлять, да по утрам и вечерам молиться заставлять (кого уговорами... а особо "в грехе закостенелых" и прямым принуждением)... В общем, того и гляди, на месте острога монастырь новый образуется... А начальству тюремному тогда тоже что ли в монахи идти?.. Нет уж! Лучше старца энтого взашей обратно в глушь его выгнать!.. Тем паче, что по размышлению, чем Рёконь-то его Сибири хуже?
Заключенные рыдьмя рыдали - отпускать "святого" не хотели... А у того уже новая задумка - коли в тюрьме не удалось, так отчего бы в самой Рёкони монастырь не организовать?.. И 30 лет он ещё письма писал, да пороги обивал по всем инстанциям с идеей этой... И так всех чиновников (особливо опять же духовных) достал, что учредили они таки на месте том, где старец указывал, монастырь новый, храм большой каменный заложили, монахов настоящих аж с самого Валааму прислали (чуть не сказал: "пригнали")... А те первым делом, конечно, старца, всё это организовавшего, от монастыря своего подале прогнали (а то ещё чего почище организует... а им расхлёбывай).
Вырыли "Амфилохию" (имени-то своего настоящего, как и перепитий жизненных, его сюда приведших, "старец святой" так никому никогда и не открыл) мужики местные новую землянку на холме посреди самого гибельного болота... Но и туда по-прежнему больше, чем в монастырь, паломников стекаться продолжало... Пришлось старца ещё дальше (уже не за 5, а за 10км от Рёкони) прогонять... пока 120 лет от роду в 3-ей землянке не помер он наконец (в смысле, как объявили: "к Богу отбыл") - после чего уже с чистым сердцем его официально в святые записали, и мощи аккуратно обратно в монастырь перенесли - новых паломников привлекать.
Пробродил после этого я ещё 8 дней по окрестным лесам и долам... И вот, наступил предпоследний день моих странствий... Встал я, как обычно, в 7ч, в 10ч вышел... и через 40мин узкой тропой вдоль открытого берега р.Мста подошел к дер.Прышкино... где местный "кулак" (переехавший сюда из Великого Новгорода) принялся меня наставлять, как идти дальше, сказал, что недавно тут проплыли две ладьи (по пути "из варягов в греки") и предложил даже покормить - но я вежливо отказался (во-первых, время потеряю - а сейчас, когда мне всего 2 дня до работы осталось, оно является лимитирующим фактором... а во-вторых, ещё и батрачить заставит... "кулаки" - они такие... один раз на р.Великой за горсть гороха - собранного к тому же ещё бабусей даже не на собственном, а на колхозном поле - нам пришлось бабусе этой крышу на сарае чинить)... и в 15ч сам встал на обед (по-прежнему на открытом берегу р.Мста).
Но едва я успел закипятить чай и воду для овсянки - подошла гроза. Впрочем, она ещё достаточно долго лишь сверкала молниями (громыхая, однако, при этом так, что главной моей заботой было - не выронить из рук от страха кружку) и окружала меня тучами (что было весьма зрелищно) - но потом вдарила-таки ливнем, от которого мне пришлось бегом (уж очень хотелось побольше увидеть из разворачивающегося на небе действа) спасаться под заранее присмотренную черёмуху (которая, впрочем, несмотря на густую листву, не шибко-то и смогла меня защитить от рушащихся с неба водяных струй).
Оттуда ещё за 1 час я добрался до деревни Парни... Дождь к тому времени кончился. Я снова переоделся в тапочки, закатал штаны и рукава на рубахе - и строевым шагом по большаку прошел сначала 4км до деревни "Русская Ольховка", а затем ещё 6км до дер.Климово (обе, в отличие от дер.Парни, небольшие и маложилые).
Времени уже 20ч - пора и о ночлеге думать... как вдруг недавно проехавший навстречу "Москвич" догоняет меня снова и перегораживает дорогу с предложением подвезти хоть до дер.Дворищи, либо переночевать у него (вернее, конечно, у его хозяина) в доме в дер.Горнецкое... По уму, конечно, следовало ему (как до того "кулаку" из дер.Прышкино и гостеприимным товарищам из дер.Парни, тоже уже предлагавшим мне вместе с ними выпить) вежливо отказать... Но с другой стороны, со временем у меня, как я уже говорил, дефицит как раз образовался - а тут и его, и силы сэкономлю на ужин и завтрак; и ночью мёрзнуть не придётся (поскольку, хотя метеорологи и обещали тёплую погоду, но под утро практически всё время, что я находился в этом походе, заморозки неслабые были); и утром может ещё км.12 лишних подвезут... и вообще, так - от излишней осторожности - вовсе всё интересное пропустить можно... тем более, что хозяин "Москвича" ни особо могутным, ни агрессивным мне не показался... подвыпимшим и от того желающим поболтать - это да... ну так я как раз слушать-то люблю...
Приехали мы к нему, борща откушали (после 11 дней сплошных каш - это ж почти ресторанный деликатес), макарон... выпили, конечно (куда ж без этого... хорошо ещё, что Руслана - так хозяина моего отец в честь армейского друга-грузина назвал - от покупки водки удалось отговорить - магазин-то, как выяснилось, прямо в соседнем доме тут находился... но даже "шипучки" 8% только мне литр почти пришлось выпить)... и пошел у нас после того разговор - о божественном... Руслан-то меня, как оказалось, чуть не за пилигрима святого принял ("оставившего дом свой навеки... и истин святых с тех пор до дней последних своих без устали взыскующего") - а переубеждать его в нынешнем состоянии было явно бесполезно... Так что пришлось мне истины оные срочно изобретать и к страждущей душе хозяина, меня приютившего, приспосабливать... И хорошо ещё, что в наставлениях о "Пути Барсука" у меня к тому времени опыт уже имелся (это я обычно - когда заведу народ на прогулке воскресной в какой-нибудь особо угрюмый бурелом или болото... и народ оный начинает ворчать, что мол надо уметь правильно картой и компасом пользоваться - отвечаю, что мастеру, вроде меня, достигшему уже должной степени просветления, подобные приспособления вовсе ни к чему - надо лишь с Природой слиться, как Барсук заповедал, и Она сама укажет нужный Путь... и тут же демонстрирую заветы, самолично выгрызенные вышеозначенным Барсуком на паре каких-нибудь ветвей осиновых, тут же и подобранных... а я, мол, только следую заветам оным; да иных в том иногда наставляю - если вижу, что готовны они уже духовно в должной степени к тому, чтобы Учение сиё правильно воспринять... и так морочу всем головы, пока мы не выберемся куда-нибудь в более приличное место); и в Рёкони недавно совсем с "духом святым" общался; и жизнеописание "старца Амфилохия", обитель оную возродившего, хорошо помнил.
После этого мы с Русланом поехали (хотя пешком туда было всего м.200) на местное кладбище (церковь осматривать). И езда эта заслуживала отдельного повествования... Руслан был до того пьян, что то и дело засыпал за рулём - и от того виляние от одного глубокого кювета к другому и разворачивание машины на пригорке весьма живо напомнили мне картины воздушных боёв времён I Мировой Войны... и потребовали от меня, кстати, не меньшего мужества... Оставалось только вспомнить собственные недавние ещё наставления о том, что не оставит Господь своим покровительством истинно верующего в Него и заповеди Его соблюдающего... А сейчас, в машине Руслана я точно верил истинно... и уже даже почти понял во что... как от ближнего дома подбежали местные любопытные дамы и стали вопрошать Руслана, кто это сидит рядом с ним в машине... И тут Руслан во 2-ой раз меня огорошил, объявив:
- Это дъявол...
- Опомнись, Руслан, - всполошились дамы, - отрекись, пока не поздно!
- Нет. Продал я уже душу ему, - мрачно ответствовал, поднимая в очередной раз забубенную свою головушку от руля, Руслан.
- Ну так хоть от нас подальше якшайся с ним, - возмутились дамы.
И мы, выбравшись наконец из машины, молча, неспешно покачиваясь (ибо спешно просто уже не могли) в сгущающихся сумерках побрели на кладбище...
Потом Руслан ещё хотел заехать за бензином в соседнюю деревню. Но я, заметив, что поскольку, в отличие от него, не готов пока ещё немедленно предстать перед Богом, то лучше уж в доме подожду... решительно отказался лезть обратно в машину. После этого Руслан, пробурчав ещё что-то маловразумительное, окончательно уснул за рулём... А я, почесав в затылке, отправился устраиваться на ночлег в его доме самостоятельно.
Проснулся на следующее утро я опять в 7ч... приготовил завтрак (из запасов Руслана конечно - даром что ли я вчера его истинам святым учил... да и вообще, пусть ему за то, что пригрел и накормил путника лишнее деяние доброе зачтётся - пригодится при явно скорой встрече с Господом... вот только мне, на мой взгляд, за то, что с риском большим для собственной жизни и рассудка позволил себя "пригреть" и накормить - много больше в актив деяний светлых должно засчитать)... наставил на Путь Истинный Руслановых кота и собаку, благословил самого хозяина (под утро от холода в дом-таки забравшегося и ныне продолжавшего спать без задних ног ничком на кровати) и дом его, попросив Господа не оставить заботой своей и эту душу горемычную (потому как на мой взгляд, коли уж взялся роль пилигрима святого исполнять - то нужно до конца и это дело делать - пусть даже стараний твоих никто, кроме тебя самого, ну и может того самого Господа, и не заметит)... и пошел дорогой своей... ибо ждали меня уже назавтра студенты, коих тоже нужно наставлять - каждого на путь свой... и чтобы шел тот по нему дальше самостоятельно в обозначенном направлении (или, если уж умный совсем, то сам себе оные направления по ходу дела и обозначая) и не отвлекал наставника ежеминутно вопросами суетными от дум глубоких... потому как не только люди, как я сегодня утром убедился, в наставлениях нуждаются - а и те же, к примеру, собаки... об одну из которых (весьма здоровую и страхолюдную с виду - спавшую в наглую посередь дороги - так что даже лесовозы, боясь разбудить, её тихонько объезжали) я при этом как раз и споткнулся... и та, видно сразу чутьём своим звериным почуяв наставнический мой порыв, не то что укусить, а даже и взлаять забыв, молча стремительно бросилась наутёк...
А если бы я, поддавшись на уговоры, и на этот раз не один, а с компанией пошел? Смог бы я в один вечер и "богом", и "чёртом" побывать, и ко всем вышеизложенным мыслям "глубоким" прийти?