Светили звезды над моею головою.
А ныне слёзы льёт лишь друг-октябрь...
Пускай они живой водой омоют
моей судьбы потрёпанный корабль.

Давно стоит он здесь, застряв на мели.
А караван ушёл за горизонт.
И снится мне сквозь зимние метели
над парусами белых чаек стон.

Так далеко, и так щемяще близко
они кричат, и плачут, и зовут.
И снова я, забывшись, как мальчишка,
по солнечной дорожке к ним бегу.

Пусть мой корабль, оставленный в торосах,
уйдёт на дно - я не сменю свой флаг.
Пускай зима; но пламенеют росы
на дальних, заповеданных лугах.

Я к ним дойду заснеженной тропою,
судьбу свою оставив позади.
Октябрь, октябрь, оставь меня в покое!
И душу глупым сном не береди...

"Дожить бы до первой книги.
Не сдохнуть бы, не отравиться.
Земные ношу вериги,
А мне бы летать, как птице! "

Тугие крылья мне даны.
Что делать с ними я не знаю.
Во сне, как птица, я летаю.
Но днём не вспомнить эти сны.

Я неуклюж. Я здесь чужой.
Мне крылья за спиной мешают...
Но чайки в вышине летают
и всё зовут меня с собой.

Но не могу я улететь -
земля прочна, а небо зыбко.
И снова я боюсь ошибки
и вновь спешу скорее сесть.

Я много б в жизни сделать мог.
Но крыльям хочется полёта.
И мне сказал однажды кто-то:
"Чудак, ты лучше бы их сжёг".

К чему спешить? От груза дел
они отвалятся и сами.
Но хорошо под небесами
парить и слышать: "Полетел!

Но, видно, я неладно скроен -
мне даже в небе нет покоя.
Мой мир внизу, и часть его я,
как оторваться б не хотел.

Снова я наполнен до краёв
всеми мной не прожитыми днями,
всеми не пройдёнными путями
и прощальной красотой берёз.

Осень. Выхожу из берегов
и тянусь за журавлиным клином, -
как они, морозами гонимый
мимо судеб, весей, городов...

Выше, выше... Трубный клик звенит.
Но закат прозрачный тихо гаснет
и ничто уже не приукрасит.
Только крест чернеет впереди.

Крест поклонный, ветров и дождей,
стоя здесь, ты перенёс немало
и к земле уж клонишься устало, -
тяжек груз навешанных потерь.

Тяжек груз. Но чуть светлее путь
будет тем, кто здесь его оставил.
И стоишь ты, небесам подставив
узкую морщинистую грудь.

Ты стоишь. И я остановлюсь:
жизнь свою вновь полной мерой взвешу,
но тебе ни капли не отвешу, -
налегке я не умею жить.

Дни идут. Мой паводок утих.
Льдом укрывшись, спят до срока воды.
Лишь один ты в зной и непогоду
тёмной вехой в памяти стоишь.

Плывёт над миром тишина,
неслышной поступью ступая
и жизнь мою в себя вбирая...
Плывёт над миром тишина.

Хранит закаты, и рассветы,
и отблески далёких дней
и дарит мне свои секреты
под шорох туч и шум дождей,

под хор лягушек и гуденье
летящих вихрем наших дней,
что заглушают откровенья
травы, ветров, ночных огней...

А все вокруг спешат куда-то -
всё дальше, выше и быстрей.
Лишь я стою, смотря халатно
на небо, крыши и людей.

Мне грозы громыхают летом,
весной звенит вовсю капель,
и дальние заносят ветры
под осень запахи степей.

Под вечер шепчутся деревья
и отражаются в воде.
И петухи кричат в деревне,
когда проснусь я на заре.

Цветёт черёмуха весною
и лепестки роняет в пруд.
И звёзды, рея надо мною,
мне ночью не дают уснуть...

Зачем же клясть мне эту землю
и огорчения считать?
Ведь также тучи рдеют гневно,
и соловьи поют опять.

Уходят в тишину Вселенной
сомненья наши и мечты
и тонут быстро и бесследно,
как будто бы и не жил ты...

А может, отзвуки, не тая,
всё бродят в гулкой тишине
и, надо мною пролетая,
далёкий мир вдруг дарят мне.

Что сказка в нём, что быль - не знаю.
Текут они рядами дней.
... Всё тишина в себя вбирает.
Прислушаться лишь надо к ней.

Я проснулся, вдруг вспомнив про шелест крыл
и пьянящий шальной простор.
Это ветер меня на руках носил
в мой последний ночной дозор.

Не споет мне песни друг старый - вяз;
не бежать за светлой зарей...
Я по горло в тине сырой увяз -
тине серой жизни моей.

А вокруг меня тишина стоит.
Всё, что было и будет - в ней.
Только туч движенье, да дождь звенит
по утёсам щербатым дней...

И гнетёт и давит глухой гранит.
Что ему мы? Лишь пыль времён.
Но проклятьем, надеждой вечной летит
в недоступной выси тот сон...

Ой, далеко, далё'ко тянется дорога.
Небо там высоко, и уйдёт тревога;
меж цветов петляет речка - синеока,
и гроза, вздыхая, спит ещё до срока...

Соловьи под вечер там заводят трели,
и скрипят протяжно сумрачные ели.
В сумерках проснувшись, звёзды расцветают;
а ночные ветры в чехарду играют...

Там за синей далью прячутся метели;
тяжело вздыхает за стеною мерин.
Там с озёр взлетают гуси с трубным кликом,
и далёким эхом в тишине звенит он...

Чудеса там прячет каждая тропинка,
и болтать со мною ивам не в новинку.
Там щебечут птицы, там дожди тугие,
и гуляют звери там совсем другие...

Я мечусь по свету без конца и краю.
Только, как найти мне ту страну - не знаю.
Мне тогда сказала старая осина:
"Не ищи по свету детства ты, детина.

В памяти, да в детях детство возродится.
Чем мечтать без толку, ты б остепенился".
Только, я не верю мудрой той осине.
Не хочу увязнуть я в житейской тине.

Я мечусь по свету без конца и краю.
Что главой качаешь? Я и сам всё знаю...

Когда уйдёт во тьму последний мой корабль,
когда уйдут друзья, чтоб не вернуться боле,
не стану клясть судьбу... а лучше, глядя вдаль,
я постою один на косогоре.

Мне вспомнятся далёкие огни
на дальних берегах, где я бывал когда-то.
Мне вспомнятся все те, кто жизнь и хлеб делил
со мною, и давно ушёл так невозвратно.

Мне вспомнится то огорчений ряд,
то вдруг мелькнувшая нечаянная радость,
последний жёлтый лист, и первый снегопад,
и серых глаз твоих задумчивая хладость.

И пусть, стою один; и серо впереди;
и за плащом судьбы не видно звёзд уж света...
Но память отчего так бережно хранит
слова давно всеми забытого сонета?

Уходят в темноту и детство и мечты,
друзья и корабли, сонаты и сонеты...
Но память всё равно их бережно хранит.
И шепчут мне они чуть слышные советы.

И верю, что ещё мне хватит бурных дней,
и жизнь моя ещё нужна вам будет где-то.
Но детство не вернуть. А те, кто всех нужней -
Кто где, и не видать давно от них привета.

Ветер по небу гуляет.
Облака плывут над миром.
Проплывают, проплывают...
дела нету им, что сыро
на душе моей сегодня.
Отчего? И сам не знаю.
Отчего я, отчего я
так по небу не летаю?

Я бы плыл в выси, довольный
ветром, солнцем и собою.
Хорошо там и привольно...
Здесь же всё, увы, иное:
то колдобина, то лужа,
то начальство обругает,
то жара стоит, то стужа,
денег вечно не хватает...

Я ж стою себе довольный...
Ветер вольный сушит душу.
Хорошо мне и привольно.
Голоса забот всё глуше...
Если бы ещё и меньше
стало сумрачное племя...
Но об этом вспомню лучше,
право, я в другое время.

<2001>

* * *

За окном метёт позёмка.
Дома тоже дело глухо...
Я ж сижу себе тихонько
вот уж заполночь на кухне...

Не смеюсь и не рыдаю,
даже песен не пою.
Чайник на огне вскипает,
чтоб залить печаль мою.

Я под тот настой духмяный
размечтаюсь, разгрущусь...
будто в детстве рано-рано
утром по полю пройдусь.

В поле солнце. В поле травы.
В поле до краёв простор:
хоть налево, хоть направо
обрати пытливый взор.

А я взор не обращаю -
как идётся, так иду...
Лишь головками качают
вслед цветы мне на ветру.

Ждёт меня за далью синей
не награда, не ночлег...
Ждёт меня за далью синей
самый близкий человек.

Знаю, постарел он тоже,
всё ища меня в ночи...
Но, ведь, может быть...
быть может, наши встретятся пути?..

Впрочем, что я? Разве можно?
Вон, жена за стенкой ждёт,
неокончена работа,
дома дел невпроворот...

За подкрашенным фасадом
тишина в душе моей.
И не надо, ох, не надо
пробуждать иное в ней.

<2002>