Этот очерк о лыжном походе, совершенном весной 1984 г. группой московских спортсменов по островам арктического архипелага Северная Земля. Взяв старт 5 апреля на острове Домашнем, мы двинулись на север вдоль западных берегов островов Крупской, Пионер, Комсомолец. Побывали на острове Шмидта. Миновав острова Демьяна Бедного, вышли к самой северной точке Азии - мысу Арктическому. Отсюда наш путь пошел на юг. Позади остались остров Комсомолец с живописнейшими айсбергами, остров Октябрьской Революции с неповторимыми по красоте фьордами, каньонами, ледниковыми стенами. Перейдя пролив Шокальского и преодолев несколько горных и ледовых перевалов на острове Большевик, 7 мая, на 33-й день пути, мы финишировали в бухте Солнечной.

    Вот как протекало наше путешествие.

    4 апреля 1984 г.

    Самолет держит курс на группу островков, затерявшихся во льдах Карского моря у западных берегов Северной Земли. Капитан ледокола "Георгий Седов" В. И. Воронин (он осуществлял высадку четверки советских исследователей - Г. А. Ушакова, Н. Н. Урванцева, В. В. Ходова и C. П. Журавлева, которым предстояло детально изучить и нанести на карту новый арктический архипелаг) назвал эти узкие, каменистые, едва поднимающиеся над уровнем моря гряды "макаронами". Сегодня на "макаронах" вырос целый поселок. Ежедневно с материка на остров Средний самолеты доставляют горючее, технику, научное оборудование, другие необходимые грузы. Сейчас здесь настоящий плацдарм, откуда ведется планомерное и последовательное изучение архипелага, проводится широкий комплекс гидрометеорологических наблюдений. Рядом, на острове Голомянном, работает полярная станция.

    Но наше внимание в первую очередь приковывает островок в 2 - 3 километрах к западу, носящий необычное для здешних суровых мест, уютное название - Домашний. Именно этот клочок суши стал на два долгих полярных года родным домом для отважных зимовщиков, полвека назад бросивших вызов Арктике.

    Не раз перечитав книги воспоминаний Г. А. Ушакова, Н. Н. Урванцева, В. В. Ходова, начинаешь узнавать знакомые по их страницам низкие каменистые берега, мелководную бухту, на берегу которой стоял домик первых североземельцев. Сейчас его здесь нет. Решено было, наверняка из самых благородных побуждений, перенести его на остров Средний, поближе к людям. Так лишился Домашний главной своей исторической достопримечательности. Лишь торчащие среди камней побелевшие от времени и арктических ветров остатки венцов говорят, что когда-то тут стоял дом. Теперь он затерялся на Среднем среди хозяйственных построек, выполняя незавидную роль простого складского помещения. Мемориальная доска напоминает о его заслуженном прошлом, а намерения создать в нем своеобразный музей Северной Земли так и остались красивой мечтой.

    Мы поднимаемся на невысокую каменистую гряду, подходим к заснеженным обелискам. "Полярный исследователь Георгий Алексеевич Ушаков. 1901 - 1963" - читаем на бронзовой плите, укрепленной на глыбе черного неотесанного гранита. Посвятив жизнь изучению и освоению Арктики, Ушаков и сейчас здесь, среди бескрайних ледяных просторов, - таково было желание этого человека, горячо влюбленного в Арктику. Рядом могилы других советских полярников - Кремера и Шенцова, неоднократно зимовавших на Северной Земле, в том числе и в годы Великой Отечественной войны.

    К подножию обелиска ложатся покрытые ледяным налетом, ставшие хрупкими на 40-градусном морозе алые гвоздики. Мы прощаемся с Домашним, стараясь навсегда сохранить в памяти низкий пустынный берег, бескрайний простор Карского моря, вздыбившегося частоколом торосов, три скромных обелиска...

    11 апреля, 7-й день пути.

    Позади остров Пионер, пролив Юный, бухта Клин на острове Комсомолец. Нелегко дались нам первые десятки и сотни километров пути. 40 - 45-градусные морозы по ночам и 30-градусные днем, пронизывающий северо-восточный ветер, жесткие снежные заструги, достигающие 40 килограммов на старте рюкзаки, неизменные для арктических походов сани - ко всему нужно было привыкнуть, приспособиться. Каждый день приносит новые впечатления. Это и гряды непроходимых торосов, и черная, дымящаяся на морозе открытая вода полыней, и многокилометровые бесснежные каменистые пространства, и взгорбленные спины ледников, испещренные паутиной трещин; это и встречи с белым медведем, и стаи птиц, проносящихся сквозь нежную круговерть на север, на кормежку к открытой воде.

    ...Мы спустились на лед залива Журавлева со склона одного из самых больших североземельских ледников - Академии Наук. Сегодня мы наконец-то можем не надевать ветрозащитные маски, а подставить лица яркому незаходящему солнцу. Морозный воздух неподвижен, рефракция, разрывая линию горизонта, рисует очертания фантастических гор, скальных обрывов. Мы движемся в направлении острова Сурового, любуясь его ледниковым куполом, отливающим бронзой в лучах низкого солнца. Время от времени набегают легкие снежные вихри, перенося по льду бухты белые покрывала поземки или взметая ввысь ажурные снежные столбы.

    Подходит время обеда. Мы дружно ставим палатку, устраиваемся поудобнее. Впереди у нас три часа приятного дневного отдыха.

    Ничто на первый взгляд не предвещало столь резкой перемены в окружающем нас мире. Но уже первые порывы ветра дали понять, что мы не где-нибудь, а под 81 градусом северной широты. После короткого затишья, длившегося не более минуты, на нас обрушиваются со склонов ледника Академии Наук яростные потоки ветра. Палатка, не укрепленная дополнительными растяжками и не защищенная снежной стенкой, казалось, вот-вот превратится в клочья. Лыжа, служащая центральной опорой, выгибается, словно гигантский лук, а рев капроновых строп, удерживающих палатку на льду, заглушает человеческий голос.

    Теперь-то мы поняли, что и снежные смерчи, которыми мы любовались всего десять минут назад, и красивые в лучах солнца фиолетовые чечевицеобразные облака не что иное, как самое очевидное предупреждение о надвигающейся непогоде. Остается только надеяться, что наша палатка выстоит, пока будут вестись "авральные работы".

    Облачившись в полный комплект ветрозащитной одежды, трое выбираются наружу, а трое, подставив спины, удерживают палатку изнутри. Задача - установить дополнительные растяжки, построить ветрозащитную стенку. В обычных условиях это дело пятнадцати минут, но сейчас… Вытянутая вперед рука тонет в плотной массе несущегося колючего снега, ножовку, не говоря уже о лавинной лопате, вырывает из рук, ветер то и дело сбивает с ног. В довершение ко всему никак не удается найти подходящий наст. Приходится использовать тот, который оказывается под руками, а он явно слаб и не сможет противостоять такому ветру. Попытка замерить его силу закончилась неудачей: стрелка анемометра робко прижалась к ограничителю у отметки 30 м/сек...

    Возводим один ряд снежных кирпичей, затем второй, третий. Ветер вгрызается в них, на глазах превращая в изъеденные "соты", но, как бы там ни было, стенка растет, а вместе с ней растет и снежный надув с наветренной стороны - надежная естественная защита.

    Лишь через два часа работа была закончена. Пурга неистовствовала с прежней силой, но теперь мы были уверены, что палатка выдержит натиск.

    Буря окончилась так же неожиданно, как и началась, продержав нас в своих объятиях шестнадцать часов. На следующее утро только огромный сугроб у палатки да решето стенки напоминали о вчерашней пурге.

    16 апреля, 12-й день пути.

    Впереди остров Шмидта. Еще ни одна туристская группа не бывала на этом уединенном ледяном острове, почти полностью покрытом шапкой ледника. Мы несколько запаздываем, так как перед выходом к острову нас вновь остановила пурга и держала трое суток. Мы уже начинали подсчитывать резервные дни, пытались трезво оценить возможность прохождения всего запланированного маршрута в том случае, если погода и дальше будет к нам неблагосклонна. Однако, взвесив все варианты, единодушно решили продолжать движение строго по намеченному маршруту, а при необходимости - сократить его за счет конечного участка, то есть выходить на полярную станцию купола Вавилова, либо на острова Краснофлотские, либо на мыс Песчаный.

    Но погода изменилась. Вчера весь день светило солнце, ветерок совершенно не мешал движению и мы преодолели до полсотни километров по морскому льду, вплотную приблизившись к острову Шмидта. Сегодня утром он весь словно на ладони. Около двух часов хода, и мы поднимаемся на ледниковый склон, приближаемся к отвесным ледовым стенам, обрывающимся к океану. Отсюда открывается грандиозный вид. К северу и востоку, насколько хватает глаз, вся поверхность океана представляет собой сплошной лес только что образовавшихся торосов. Высота их колеблется от полуметра до пяти метров. Острые ледяные грани еще не оплавлены солнцем, а глубокие трещины и провалы между льдинами не занесены снегом. Смотрим на океан и невольно стараемся представить себя здесь в тот момент, когда все это происходило.

    Но вот гипноз первого знакомства с Северным Ледовитым океаном прошел, и мы приступаем к выполнению порученной нам приятной и почетной миссии. Перед вылетом из Москвы мы встречались с сыном О. Ю. Шмидта Владимиром Оттовичем. В разговоре родилась идея - в честь 50-летия "Челюскинской эпопеи" установить портрет легендарного ледового комиссара на острове, носящем его имя. Портрет закреплен на ледяной пирамиде, сложенной нами на восточном берегу, на высоком ледниковом обрыве. Отто Юльевич смотрит в сторону Северной Земли, которая была исследована при его непосредственном содействии.

    19 апреля, 15-й день пути.

    Вновь упругие ледяные потоки ветра обрушиваются на нас. Каждый шаг дается с трудом. Движемся медленно, наваливаясь на упругую стену несущегося навстречу ветра. Низовая поземка скрывает и без того бледные ориентиры, линия горизонта растворяется в молочной мгле.

    Неожиданно в завывания ветра вплетаются новые звуки: высоко над нами пролетает вертолет, держа курс на север. Молча провожаем его взглядом и продолжаем двигаться вперед, к мысу Арктическому. Каково же было наше удивление, когда минут через пятнадцать, идя обратным курсом, вертолет вначале завис над нами, а потом сел совсем рядом, разметая мощными потоками воздуха пласты снега, наши санки, да и нас самих. Следуя неписаным арктическим законам взаимовыручки, пилоты, чудом разглядев группу в потоках струящегося по леднику снега, не колеблясь пошли на посадку. Только убедившись в том, что их помощь не потребуется, расспросив о наших дальнейших планах и тепло попрощавшись, они продолжили полет.

    Чувство благодарности наполнило каждого из нас. Внимание и участие всегда вызывают в душе добрый отклик, подъем физических и духовных сил. Особенно остро мы ощутили это сегодня. Практически весь оставшийся до мыса путь мы прошли на одном дыхании.

    Непогода, словно убедившись в своем бессилии задержать нас, отступила. Ветер прекратился, поземка улеглась, впереди стал вырисовываться белоснежный мыс, напротив которого соединяются воды двух арктических морей - Карского и Лаптевых. Дальше на север только Ледовитый океан с его торосами, полыньями, трещинами. Мы долго стоим, взобравшись на гряду вздыбленных льдин, не можем оторвать глаз от открывшегося перед нами простора. Кажется, стоит лишь сильнее прищуриться, и разглядишь торчащую над горизонтом "ось", вокруг которой вращается наша старушка Земля. До этой "оси" каких-нибудь 950 километров...

    23 апреля, 19-й день пути.

    С выходом к морю Лаптевых установилась ясная, безветренная погода. Вот уже несколько дней подряд мы в полной мере наслаждаемся приходом весны в эти суровые места. Стаи птиц то и дело проносятся над головами, на искрящихся торосах повисли первые сосульки, солнце уже не только светит, но и по-настоящему греет.

    Но сегодня день особенный - мы оказались в царстве ледяных дворцов, замков, неприступных бастионов. В юго-восточной части ледника Академии Наук расположена зона наиболее интенсивного образования айсбергов. Отделяясь от ледника, эти громады, достигающие порой сотен метров в длину и до тридцати в высоту, сползают в море, взламывая морской лед и образуя непроходимые гряды торосов, тянущиеся на десятки километров вдоль берегов острова Комсомолец. Чудовищная мощь стихии, по прихоти которой многометровые толщи морского льда становятся похожими на растянутые меха гигантской гармошки, подавляет. Чувствуешь всю свою уязвимость, незащищенность.

    Все глубже втягиваемся в ледяные лабиринты торосов, играющих на солнце всеми цветами радуги. Все чаще там, где идет свежее торошение, путь преграждает вода или водянистая снежная "каша". Идти нелегко, но порой мы даже не замечаем этого: сознание поглощено осмысливанием увиденного. Вечером, сидя в палатке, мы будем единодушны во мнении: ради того, чтобы хоть однажды увидеть все это своими глазами, встретившиеся на нашем пути трудности - цена весьма скромная.

    27 апреля, 23-й день пути.

    Мы продвигаемся в глубь острова Октябрьской Революции. Пройден фьорд Матусевича, встретивший нас настоящим ледовым разгулом. Еще в Москве, изучая карту маршрута, мы предполагали увидеть тут много интересного. Сползающие в узкий залив навстречу друг другу языки ледников Русанова с севера и Карпинского с юга обещали нам сюрпризы, и мы готовились к ним. Однако действительность превзошла все самые смелые ожидания.

    Даже разгулявшийся в этом естественном коридоре пронизывающий ветер не смог помешать в полной мере оценить неповторимое своеобразие здешнего уголка Северной Земли. Пожалуй, будь погода лучше, нам труднее было бы понять органическое единство нежных голубых, розовых, оранжевых оттенков света, играющих на ажурных ледяных дворцах, и вызывающего оцепенение ветра, замысловатых воздушных узоров в зеркальной толще отполированных ветрами льдов фьорда и коварных ледниковых трещин. А без этого, наверное, Арктика была бы гораздо беднее.

    Позади осталась бухта Сказочная, не уступающая по красоте фьорду Матусевича. Здесь, у подножия горы Базарной, мы сложили тур и оставили записку, адресованную тем, кто пройдет после нас...

    Постепенно втягиваемся в каньон реки Ледниковой. Местами русло представляет собой гигантский бергшрунд. Ледник Карпинского, огибая который река пропилила себе путь, обрывается отвесными ледяными стенами, достигающими порой шестидесяти метров. Они тянутся на многие километры, прерываясь иногда огромными снежными пробками. Там, где каньон делает резкие повороты или сужается до нескольких метров, под действием ветров идет интенсивное снегонакопление. Нередко снежные забои полностью перегораживают каньон, образуя новые формы рельефа, затрудняющие ориентировку. Кроме того, податливые горные породы, слагающие противоположную стену каньона, легко разрушаются под действием ветра. Поверх толщи перенесенного снега из продуктов выветривания нередко образуются настоящие черные "барханы", из-за чего снежный забой нетрудно принять за каменистый склон долины.

    ...Перед нами очередная головоломка. Каньон сузился до пятнадцати метров, а в самом "горле" - до пяти. Нависающая слева пятидесятиметровая громада ледниковой стены увенчана многотонными снежными "портьерами", чудом удерживающимися на самом верху. Справа - крутая, до 60 градусов, каменистая осыпь с торчащими из нее останцами, изъеденными ветром. За выступом скалы каньон делает крутое колено, и буквально в самом его начале - очередной снежный забой. Он перекрывает каньон от стены до стены, а отвесная его часть, украшенная снежными карнизами, достигает двадцатиметровой высоты.

    Наиболее простой в техническом отношении путь наверх очевиден - по стыку снежного забоя с каменистым склоном каньона. Однако в этом случае практически весь подъем, который может занять не менее получаса, будет проходить под нависающими на пятидесятиметровой высоте громадами снега, прилепившимися ко льду глетчера. Хаотические нагромождения ледяных и твердых, как фарфор, снежных глыб на дне каньона - лучшее предупреждение об опасности.

    Тщательно анализируем возможные варианты пути. Наконец найден, на наш взгляд, единственный, позволяющий миновать опасную зону. Снимаем лыжи, закрепляем их под клапанами рюкзаков и начинаем штурм. Вначале движемся вдоль ледниковой стены, приближаясь к нависающим карнизам. Благодаря отрицательному углу ее наклона образуется зона, безопасная для движения. С каждым шагом вперед зона расширяется, постепенно переходя в нишу, тянущуюся вдоль всей стены и оканчивающуюся ледяным гротом. Его своды, низкие, не более полутора метров, покрытые мохнатыми гроздьями инея, дышат жутким холодом. Прямой солнечный свет никогда не проникает сюда, но слабое, призрачное излучение исходит, кажется, отовсюду.

    Часть выхода из грота перекрыта обрушившимся недавно снежным карнизом, и теперь этот участок полностью безопасен. От бесформенных глыб обвалившегося снега за эти дни протянулся мощный надув, наискось пересекающий каньон и упирающийся в снежный забой, лишь пяти метров не дотянув до его верхней части. Этот своеобразный трап, шириной не более нескольких десятков сантиметров, и есть продолжение нашего пути наверх. Балансируя на гребне подобно канатоходцу, одной рукой удерживая санки, норовящие сорваться в ту или иную сторону, а другой опираясь на лыжные палки, первый из нас начинает подъем. На последних метрах, там, где крутизна достигла 60-65 градусов, и снег по своей плотности сравним с керамическими изоляторами, приходится рубить ступени, а рюкзаки и санки поднимать в два приема.

    Проходит около полутора часов, прежде чем все мы собираемся на седловине забоя. Только сейчас можно не спеша оглядеться и оценить, в какой сказке мы очутились. Прямо над нами играющая в лучах солнца всеми цветами радуги, от нежно-голубых до кирпично-красных, стена глетчера. В ее толще время остановило свой бег, но здесь, на этом гигантском разрезе, уходящем в глубь веков, мы можем прикоснуться ко льду, возраст которого сотни и тысячи лет. Темные, почти черные, породы, слагающие стену каньона, словно кровеносными сосудами, прорезаны ярко-красными полосами - выходами одной из разновидностей гипса. Впереди открывается залитая солнечным светом расширяющаяся долина реки, обрамленная каменистыми грядами. Будто нарисованные рукой графика, они сложены из идеально ровных горизонтальных слоев породы, просматривающихся вдоль русла на многие километры.

    В таких местах не чувствуешь усталости, совершенно забываешь о ходе времени, однако впереди у нас еще около четырехсот километров, а походный хронометр неустанно отсчитывает отпускное время...

    3 мая, 29-й день пути.

    Мы до сих пор никак не можем привыкнуть к резким переменам погоды, которые происходят здесь по нескольку раз в день. Только что светило солнце, были отлично видны далекие горные цепи, ледниковые шапки, но вот в мгновение ока все изменилось. Подул ветер, заплясала поземка, растворились во мгле очертания даже ближайших горных вершин, вместо солнца лишь размытое светлое пятно на однообразном сером небе. Еще несколько минут назад мы стояли на перевале перед спуском в сторону залива Ахматова, отыскивая наиболее характерные ориентиры, а сейчас вынуждены прекратить движение, потеряв около полутора часов ходового времени. Видимость практически исчезла, а в таких условиях продолжать спуск нелегко.

    Всю ночь нам казалось, что мы находимся в аэродинамической трубе. Ветер рвал палатку, гудели растяжки, стонали лыжи, громыхая металлическими замками креплений. К утру погода несколько успокоилась, улучшилась видимость, и мы продолжили спуск. Но не прошло и часа, как все вокруг поглотила мгла. Чтобы сделать очередной шаг, приходилось зондировать снег лыжными палками. Такая техника движения ужасно изматывает, но другого выхода нет, а пережидать непогоду, находясь практически на склоне ледника, бесполезно. В этом мы уже успели убедиться, так как еще ни разу на подобных местах не встречали хорошей погоды.

    На семикилометровый участок спуска, который при нормальных погодных условиях занял бы не более получаса, мы затрачиваем около пяти. Зато в награду хорошая погода и галечная коса, прикрытая со стороны ветра склоном речной долины, - великолепное место для обеденной стоянки. Впереди залив Ахматова, а под ногами прошлогодние заросли камнеломок и чудом противостоящие ветрам стебельки полярных маков. Там же, откуда мы только что спустились, по-прежнему клубятся низкие рваные облака, очертания склонов долины теряются на сером фоне неба. Напрашивается мысль, что здесь, на Северной Земле, все ледники окружены локальными зонами непогоды. Подтверждений тому было уже предостаточно. А если это так, то ледник Ленинградский должен преподнести нам новый сюрприз.

    5 мая, 31-й день пути.

    Сегодня ровно месяц, как мы встали на лыжи. Пройдено около тысячи километров, в планшетку лег последний лист карты, последний из двадцати...

    Наша жизнь течет с точностью, которой может позавидовать администрация даже самого образцового пионерского лагеря:

    6.30 - подъем дежурного;

    7.00 - общий подъем, завтрак, подготовка к выходу;

    9.00 - 13.30 - четыре часовых перехода, перемежающихся с пятнадцатиминутными остановками для короткого отдыха;

    13.30 - 16.30 - обед, ремонт снаряжения, отдых;

    16.30 - 21.00 - еще четыре перехода;

    21.00 - 23.00 - устройство лагеря, ужин, отдых;

    23.30 - отбой.

    Мы настолько привыкли к такому ритму, что отклонение от него на полчаса ощущаем не только в сознании, но и чисто физически, всем организмом.

    Близится конец маршрута. Грустно сознавать, что дня через два-три наши лыжи превратятся в негабаритный груз, а мы сами - в обычных пассажиров аэрофлота. Но одновременно мы испытываем и законную удовлетворенность: успешно выполнена непростая задача - в автономном режиме пройден сложный маршрут по Арктике. А как же усталость? Да, усталость, пожалуй, есть. Как-никак за месяц пути у нас не было ни одной дневки, если не считать трех суток пурги в начале похода. Но эта усталость приняла особые формы: мы просто стали расчетливее в движениях, действиях. Исчезла излишняя торопливость, спешка, которая обычно ощущается в начале маршрута; но, как ни странно, время, затрачиваемое на утренние сборы и другие вспомогательные работы, сократилось. Скорее это даже не усталость, а своеобразная адаптация организма к необходимости ежедневного движения. Причем движения в том количестве, к которому привык наш организм, то есть восьмичасовым переходам в течение рабочего дня. Мы чувствуем, что в таком режиме способны двигаться и гораздо дольше, но до финиша нашего марафона уже подать рукой.

    А пока предстоит пересечь самый большой ледовый купол острова Большевик - ледник Ленинградский. Недавние опасения полностью подтверждаются: со склонов ледника нам навстречу несутся массы холодного воздуха - самая настоящая "бора", только не Новоземельская, а Североземельская. Продолжать подъем на лыжах становится невозможно. Чтобы не увеличивать парусность, прикрепляем их к санкам и движемся вперед пешком, с трудом удерживаясь на отполированном ветрами склоне ледника. И вот, уже в который раз, нас выручают бахилы, основу которых составляют обычные резиновые галоши. Их рифленые подошвы обеспечивают надежное сцепление и со льдом и с плотным обледеневшим настом, так что удается идти даже при встречном ветре до 18 м/сек.

    Идти тяжело, ветер затрудняет дыхание, слепит, старается стряхнуть с ледника. Вокруг не видно ни гор, ни ледника, ни горизонта. Серая однородная масса окружает нас, и лишь светлое солнечное пятно едва угадывается впереди.

    Стихия бесновалась весь день. Лишь под вечер, поднявшись на восьмисотметровую высоту ледового купола, мы смогли наконец передохнуть. Здесь наверху ветра нет и, похоже, никогда не было. Снег легкий, словно пух, толстым слоем лежит поверх неплотного наста, проваливающегося под нашим весом. Переходим на тропежку, но после всего, что было с нами сегодня в первую половину дня, она воспринимается как долгожданный отдых...

    7 мая, 33-й день пути.

    Сегодня выходим к людям. Последние километры до полярной станции Солнечная движемся по вездеходной трассе. Вокруг до самого горизонта идеально ровная заснеженная равнина. Лишь полузанесенные снегом бочки, разбросанные вдоль трассы, чернеют инородными телами в этом безбрежном океане снега и льда.

    Первыми из-за невысоких пологих гряд появляются ажурные антенны полярной станции, расположенной на мысе Анцева, а через полчаса перед нашими глазами предстает крохотный поселок, состоящий в основном из передвижных домиков и временных построек хозяйственного назначения. У самого берега под защитой каменистой береговой террасы - необычно большой для этих мест двухэтажный дом, собранный из первосортного бруса, еще не успевшего потерять яркий золотистый цвет свежего дерева. Направляемся к нему. Вокруг ни души. Сейчас половина второго, по местному времени - глубокая ночь, но по нашему графику - ужин.

    Не успели мы снять лыжи у крыльца, как в окнах второго этажа показались заспанные, выражающие полное недоумение лица. Наше появление для полярников было полной неожиданностью, но, несмотря на позднее время, нас встретили как самых долгожданных гостей. Разговоры не умолкали всю ночь.

    Из этих разговоров, кстати, мы узнали новость, которая поставила нас в тупик. Оказывается, в этом году через пролив Вилькицкого проложена вездеходная трасса: на материке скопилось большое количество оборудования, требующего срочной переброски на остров. Такое удавалось сделать только однажды, в 1972 г. Сейчас по трассе курсируют вездеходы, тракторы с тяжелыми санями-волокушами.

    Мы искренне обрадовались этой скромной, но важной для полярников победе, однако теперь концовка нашего маршрута должна пройти по тракторной колее, отчего мы совершенно не в восторге. Наконец принимаем единственное, на наш взгляд, верное решение. Арктика не Подмосковье, где на лыжника, идущего вдоль дороги, даже не обращают внимания. Здесь объяснить необходимость топать по дороге семьдесят километров пешком, тем более когда позади уже более тысячи, а тебе предлагают ГТС, просто невозможно. Идти через торосы, когда рядом дорога, - занятие, мягко говоря, лишенное смысла.

    Итак, активная часть маршрута завершена здесь, на полярной станции Солнечная. Отправляем телеграммы в Москву, даем радиограмму на остров Средний об успешном окончании маршрута. Теперь у нас есть возможность отдохнуть, спокойно попариться в североземельской баньке. На Челюскин двинемся 8-го вечером.

    9 мая 1984 г.

    Мыс Челюскин. Стоит 25-градусный мороз, дует обжигающий ветер. Однако во всем ощущается приближение весны: и в робкой капели на солнце, и в шумном гомоне пуночек, и в преобладании отпускных тем в разговорах среди жильцов нашей гостиницы, ожидающих самолета на Большую землю.

    Итак, поход позади. Мы довольны его результатами: все задуманное выполнено с завидной точностью. Мы убедились, что пройти в автономном режиме тысячу и более километров вполне реальная задача. Оценивая свое достояние к концу маршрута, можем сказать, что такое расстояние для автономного режима движения далеко не предел. Определены оптимальные нормы раскладки и состав продуктов, а для походов длительностью в сорок и более суток это едва ли не одна из основных проблем. Доработаны и усовершенствованы некоторые элементы снаряжения. Впереди тщательная обработка материалов, собранных во время перехода, необходимая для успешного прохождения будущих маршрутов.

Продолжение странствий:

1988г

1990г